Напишите сочинение раскрывая мысль Виктора Владимировича Виноградова:…

Напишите сочинение раскрывая мысль Виктора Владимировича Виноградова: прилагательное- это самая изобразительная чать речи. Аргументируйте свой ответприведите два примера из прочитанног текста. Я искал камешки на диком пляже. Накануне штормило, волны, шипя, переползали пляж до белых стен приморского санатория. Сейчас море стихло, ушло в свои пределы, обнажив широкую, шоколадную, с синим отливом, полосу песка, отделенную от берега валиком гальки. Этот песок, влажный и такой твердый, что на нем не отпечатывался след, был усеян сахарными голышами, зелено-голубыми камнями, гладкими, округлыми стекляшками, похожими на обсосанные леденцы, мертвыми крабами, гнилыми водорослями, издававшими едкий йодистый запах. Я знал, что большая волна выносит на берег ценные камешки, и терпеливо, шаг за шагом, обследовал песчаную отмель и свежий намыв гальки. — Эй, чего на моих трусиках расселся? — раздался тоненький голос. Я поднял глаза. Надо мной стояла голая девчонка, худая, ребрастая, с тонкими руками и ногами. Длинные мокрые волосы облепили лицо, вода сверкала на ее бледном, почти не тронутом загаром теле, с пупырчатой проголубью от холода.*Девчонка нагнулась, вытащила из-под меня полосатые, желтые с синим, трусики, встряхнула и кинула на камни, а сама шлепнулась плашмя на косячок золотого песка и стала подгребать его к бокам. — Оделась бы хоть… — проворчал я. — Зачем? Так загорать лучше, — ответила девчонка. — А тебе не стыдно? — Мама говорит, у маленьких это не считается. Она не велит мне в трусиках купаться, от этого простужаются. А ей некогда со мной возиться… Среди темных шершавых камней вдруг что-то нежно блеснуло: крошечная чистая слезка. Я вынул из-за пазухи папиросную коробку и присоединил слезку к своей коллекции. — Ну-ка, покажи! … Девчонка убрала за уши мокрые волосы, открыв тоненькое, в темных крапинках лицо, зеленые кошачьи глаза, вздернутый нос и огромный, до ушей рот, и стала рассматривать камешки. На тонком слое ваты лежали: маленький овальный прозрачно-розовый сердолик; и другой сердолик — покрупнее, но не обработанный морем и потому бесформенный, глухой к свету; несколько фернампиксов в фарфоровой узорчатой рубашке; две занятных окаменелости: одна в форме морской звезды, другая — с отпечатком крабика; небольшой «куриный бог» — каменное колечко; и гордость моей коллекции — дымчатый топаз, клочок тумана, растворенный в темном стекле. — За сегодня собрал? — Да ты что? … За все время! … — Не богато. — Попробуй сама! … — Очень надо! — Она дернула худым шелушащимся плечом. — Целый день ползать по жаре из-за паршивых камешков! … — Дура ты! — сказал я. — Голая дура! — Сам ты дурачок! … Марки небось тоже собираешь? — Ну собираю! — ответил я с вызовом. — И папиросные коробки? — Собирал, когда маленьким был. Потом у меня коллекция бабочек была… Я думал, ей это понравится, и мне почему-то хотелось, чтобы ей понравилось. — Фу, гадость! — Она вздернула верхнюю губу, показав два белых острых клычка. — Ты раздавливал им головки и накалывал булавками? — Вовсе нет, я усыплял их эфиром. — Все равно гадость… Терпеть не могу, когда убивают. — А знаешь, что я еще собирал? — сказал я, подумав. — Велосипеды разных марок! — Ну да? — Честное слово! Я бегал по улицам и спрашивал всех велосипедистов: «Дядя, у вас какая фирма? » ОН говорил: «Дукс», или, там, «Латвелла», или «Оппель». Так я собирал все марки, вот только «Эндфильда модели Ройяль» у меня не было… — Я говорил быстро, боясь, что девчонка прервет меня какой-нибудь насмешкой, но она смотрела серьезно, заинтересованно и даже перестала сеять песок из кулака. — Я каждый день бегал на Лубянскую площадь, раз чуть под трамвай не угодил, а все-таки нашел «Эндфильд Ройяль»! Знаешь, у него марка лиловая с большим латинским «Р» … — А ты ничего… — сказала девчонка и засмеялась своим большим ртом. — Я тебе скажу по секрету, я тоже собираю… — Что? — Эхо… У меня уже много собрано. Есть эхо звонкое, как стекло, есть как медная труба, есть трехголосое, а есть горохом сыплется, еще есть… — Ладно врать-то! — сердито перебил я. Зеленые кошачьи глаза так и впились в меня. — Хочешь, покажу? — Ну, хочу… — Только тебе, больше никому. А тебя пустят? Придется на Большое седло лезть. — Пустят! — Так завтра с утра и пойдем. Ты где живешь? — На Приморской, у болгар. — А мы у Тараканихи. — Значит, я твою маму видел! Такая высокая, с черными волосами? — Ага. Только я свою маму совсем не вижу. — Почему? — Мама танцевать любит… — Девчонка тряхнула уже просохшими, какими-то сивыми волосами. — Давай купнемся напоследок! Она вскочила, вся облепленная песком, и побежала к морю, сверкая розовыми узкими пятками