Творчеству Леонида Андреева посвящено немало статей Корнея Чуковского. Но работы эти переполнены столь противоречащими друг другу суждениями, что трудно переоценить значение личных записей Чуковского об Андрееве, где дружеское расположение выступает на первый план, где человеческое отношение берет верх над оценкой творчества писателя критиком. В дневнике Чуковского записи об Андрееве частые, все – дружелюбные. С Андреевым у них было много общего. После смерти Андреева Чуковский о нем тосковал. Леонид Андреев для Чуковского и приятель, и понятный по психическому складу человек, и более всего — характерный образ ушедшего, дорогого ему времени свободы самовыражения, когда не страшно было быть чудным и талантливым. В книге «Леонид Андреев большой и маленький» К. Чуковский сравнивает Андреева с его же героем, трактирщиком Тюхой, утверждая, что разница между глупым пьяницей Тюхой и писателем только внешняя, а суть миропонимания у Андреева и его героя общая: все вокруг оба воспринимают «как карикатуру, как уродливое отображение действительности». Поэтапно показывает, как уродливы, неестественны некоторые Андреевские герои, у которых «не душа, а рожа": «У одного чрезмерно увеличена вера, у другого любовь к родине, у третьего страсть, у четвертого власть, у пятого город, у шестого голод, — все это сделано почти механически, по одному методу, и порою походит не на карикатуру, а на чертеж, на схему, — и появляется подозрение, что такой рожи Тюха никогда не видел, и никогда ее не боялся, а просто сочинил ее с помощью циркуля и линейки, и хочет пугать ею других, а сам совершенно к ней равнодушен, ибо рожа эта теоретическая, ненатуральная, добытая искусственным способом». Но в той же книге Чуковский, отдавая должное таланту Андреева, называет его «величайшим и оригинальнейшим русским писателем» . «Андреев самый веселый, счастливый и оптимистический из русских писателей. Он только и делал, что следил, как стираются с человека все язвы его души, как заживают все раны его эмпирической личности, он вечно присутствовал при самом светлом и радостном в жизни души человеческой» «Перечитал вчера свой набросок о Леониде Андрееве: боюсь, не мало ли я выразил его добродушие, простодушие, его детскость. Он был, в сущности, хороший человек, и если бы я не был критиком, мы были бы в отличных отношениях» . «Я, по молодости лет, не уставал удивляться тому, как непохож этот жизнерадостный, говорливый, всеми любимый, благополучный москвич на того одинокого, байронически скорбного трагика, восстающего против вечных законов вселенной, каким он представлялся мне по книгам» . «Поэтому о нем существует столько разноречивых суждений. Одни говорили: он чванный. Другие: он — душа нараспашку. Иной, приезжая к нему, заставал его в роли «Саввы». Иной натыкался на студента из комедии «Дни нашей жизни». Иной — на пирата Хоре. И каждый думал, что это Андреев. Забывали, что перед ними художник, который носит в себе сотни личин, который искренне, с беззаветной убежденностью считает свою личину — лицом. Было очень много Андреевых, и каждый был настоящий» «В общем и главном, Андреев мне мил. Я люблю Андреева сквозь иронию, — но это уже недоступно. Иронию понимают только тонкие люди, а не комиссары"
